1825: Время гнева |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » 1825: Время гнева » Альтернативная реальность » На заре
На заре
Кондратий Рылеев, Николай Романов
Санкт-Петербург; 1823; NC-17
Кондратий - очень ловкий малый, и все знают, что он сыскал славу своим умением доставать то, что другие не способны. Частенько Рылеева видят во дворце у самой императрицы. Но в этой раз он сталкивается с человеком, которого узнает с неожиданной стороны.
Отредактировано Кондратий Рылеев (2023-03-03 13:04:00)
Если бы Рылеев знал, что с ним произойдет в столице, то он наверняка бы никогда и не женился. Но переезд в Петербург поначалу казался лишь возможностью найти хорошую должность и обеспечить благополучие молодой семьи, за которую он отвечал, это уже потом внезапно карта легла на удачу, и Кондратий внезапно выбился в люди. Наверное, провинциальная натура требовала приключений... Нет, этого его любопытный нос совался туда, куда не надо.
И началось - новые знакомства, литературные салоны, графы, офицеры, гулянья, от которых потом сильно по утрам болела голова. Впрочем, пустое тоже! Совсем не глупые занятия литературой и собственная уверенность повлияли на молодого человека. У него появился покровитель. И не простой. На этом история могла бы сделать резкий поворот, но на самом деле только началась, потому что о Рылееве вдруг слишком громко заговорили в Петербурге - и не просто как о поэте, а как о человеке, у которого есть связи.
Кондратий, живший весьма скромно, не подтверждал и не отрицал, что действительно что-то да может, на ту пору он еще не оставил службу, но по некоторым соображениям умалчивал от ближайших знакомых участие в собраниях, которых называли прозападными. Именно там Кондратий и получил весьма заманчивое предложение поступить в американскую компанию и получить приглашение не куда-нибудь, а в Зимний.
Признаться, он воодушевился настолько, что с какого-то момента стал бывать здесь чуть ли не дважды в месяц, и каждый раз был одет все лучше и лучше. Право, за какие-нибудь полгода у Рылеева даже шуба по плечу появилась. Так что выглядел он не просто франтом, а настоящим столичным жителем, осененным самой Музой, которая стремительно манила идеи воспарить повыше.
Впрочем, в тот вечер, когда добрая императрица лично пригласила поэта к себе, чтобы послушать его стихи и также размышления о торговом будущем, думал тот о вещах прозаических, пытаясь угнаться то ли за двумя, то ли за тремя зайцами разом. Возможно, потому выглядел таким растерянным и очаровательным в модном сюртуке и в очках, золотящихся от свечного пламени.
Александра Федоровна, добрая женщина, обещала Кондратию содействие в развитии словесности. Даже подала руку для поцелуя, и Рылеев после трех часов разглагольствований вышел вымотанным совершенно от ее величества, чтобы броситься, как заяц вниз - он страшно опаздывал на обещанное в семь часов свидание. Вернее, на доброе собрание молодых людей, с которыми разделял некоторое время интересные радикальные идеи.
Зимний в это время суток напоминал драгоценную шкатулку, находясь в которой, осознаешь свою ничтожность. И охраны здесь было достаточно, чтобы испытывать почти крамольное смущение. Что уж говорить о том, когда сталкиваешься на втором пролете с фигурой высокой и достаточно угрожающей.
В полутьме Рылеев даже отпрыгнул назад от неожиданности и поднял взгляд на человека, который появился из очередных дверей. Одетый в широкий зимний плащ, в запорошенном снегом бикорне на голове молодой мужчина тоже резко остановился. И именно надо же такому случиться, у Кондратия из папки посыпались принесенные с собой стихи.
Конфуз несвоевременный и жуткий, от которого даже волосы на голове зашевелились, потому что не узнать Великого Князя было невозможно.
- Прошу прощения, ваше высочество, - Кондратий чуть ли не на колени перед Николаем Павловичем бухнулся, собирая вокруг него слегка помятые бумажки, видя, что его спутники задержались в отдалении и не спешат вмешаться и оттолкнуть неловкого невежду. - Это такая неловкость с моей стороны... - Рылеев скорее убрирал в папку некоторые карикатуры, что оказались с ним по случаю и были присланы шалопутным Пушкиным буквально утром. Он поднялся на одно колено и посмотрел вверх, замирая, как кролик перед удавом.
Офицерские мундиры давно заставляли сердце трепетать, а сейчас, с этого ракурса ноги цесаревича казались бесконечными. И смотрел он сверху вниз чуть ли не полыхающим взглядом. Рылеев моргнул, немало смущаясь.
Отредактировано Кондратий Рылеев (2023-03-04 17:33:11)
«Средний был и так и сяк»
Эта выражение прочно засело в памяти Николая Павловича, позабытая сказка, где другом Конька-Горбунка был младший и находчивый сын, ни дать ни взять Мишель. Его бойкий братец, находчивости не занимать, очаровательное жулье, хоть и внешне блюститель строгих нравов. И ведь покупались на строгий вид, и не знали, что там они не ночевали. Николай часто хотел походить на брата, но куда там, с этой жилкой нужно родиться.
Вот только младшенький сам запутался в своих хитростях и погорел, прямо перед императором, что называется с треском. Только что щепки не летели, ад и Израиль. Император был не в духе, поэтому вместо меткого ругательства разверзлись хляби земные и грянул гром. Разумеется, дело ограничилось семейным кругом, но довольно быстро выяснилось, что Николя – все это время был в курсе дел Михаила Павловича и покрывал его перед всеми. Первое время великому князю удавалось держать оборону, осаживая императора, но ….крысы есть везде. Как и предательство. Николай, загнанный в угол не смолчал, чем лишь усилил «конец света» в миниатюре. Уже после пары часов бранных слов, морально пожеванные участники, разошлись, пытаясь привести себя в порядок. Мишель прятал синяк, а Николай до сих пор злился, и смертельно боялся за младшенького. Брат хоть и отходчив, но он император и мог быть жестоким, а уж его злопамятность…. Удар Александр наносил не сразу и бил прямо в уязвимое место, заставляя жертву испытать настоящую боль. Придворные зря думали, что в семье Александр преображается, никаких поблажек.
В тот же вечер Мишель отправился в подшефный полк, прочь из Петербурга, пока не обратился в соляной столб под взглядом Александра. Николай переволновался, но торопил брата, пытаясь предупредить большую беду, в уме подсчитывая шаги для возвращения цесаревича. Например, можно было попросить Константина о помощи, разумеется за услугу, но позже. Миша умудрился задеть и Константина Павловича, вот только он относился к нему, как к любимому коту. Погневается для вида, ткнет мордой в дерьмо и все. Великий князь чувствовал, что быстрый отъезд брата единственное верное решение, там армия, друзья Кости подсобят, коли совсем дурно будет.
Стоило Михаилу Павловичу уехать, Николаю показалось, что в Зимнем стало темнее и холоднее, заученный образ помогал спрятать нервозность, лишь еле заметная дрожь пальцев выдавала напряжение. Апатия правила бал, ничего не хотелось, и одновременно, рождало ощущение силы, чтобы не выдумал император, все можно выдержать. Николай «скурвился», как бы выразился Константин Павлович. Как перед ненавистным воспитателем, Коля умел держать удар за себя, и за Мишу. Подумаешь, несколько лишних ударов плетью…
Расплата. Александр ничего не предпринимал, просто пригласил на свой завтрак своих друзей, военные чины, и Николая Павловича позвал. Эти доги, напоминали овчарню, сильные и опасные звери чувствовали жертву и принюхивались, ожидая заветного звука, чтобы пойти по следу жертвы. По счастью, Мишель бы оставлен в покое и свое неодобрение Александр показывал лишь Николя. Братья провели весь день в молчании, вернее Николай Павлович был не удостоен права слова, однако его присутствие никто не отменял, военные чины смотрели так, что хотелось немедля уйти. Император и не думал одергивать свою свиту, лишь подначивал. Спустя бесконечную вереницу часов Николай был милостиво отпущен. Надолго ли?
Романов шел к себе дольше обычного, необходимо держать лицо и удар, иначе может стать только хуже. Александру ничего не стоит разлучить их с братом. Собственная беспомощность раздражала, неприятно сдавливая горло. Николай брел к себе, оттягивая момент возвращения, пытаясь не показывать виду. За ним шли верные люди императора, поодаль, приписывая взору Николя черты то ли змеиные, то ли колдовские.
На пути возникла тень и вот бумаги разлетелись, фигура замешкалась….
- Ничего.
По наитию выдохнул Николай, заметив, что не все бумаги собраны, Романов вопреки этикету опустился на колени, но из-за своего роста, казался сам себе каким то неуклюжим переростком, на содержимое бумаг Николай не обращал внимания, так как это чужая переписка и грешно ее рассматривать.
- Я был неучтив, господин ……
Романов посмотрел на невольного собеседника, отмечая хитринку в ярких глазах, некую искорку, перевел взгляд на руки, отмечая на них чернила. Министерство? Снова посмотрел на мужчину перед собой, скорее что-то другое, художественное. Был у жены, а значит точно художественное, вон глаза каким светом горят. Особенным...
- Держите. Вот еще две. Темно, Ваши бумаги целы? Можем поискать вместе.
Учтиво поинтересовался цесаревич, ожидая ответа, внутренне пытаясь угадать род деятельности незнакомца.
Отредактировано Николай Павлович (2023-03-10 22:39:59)
- Целы... Это ничего, это случайно вышло, больше от испуга, что вы так внезапно появились, я даже не сумел папку в руках удержать... Торопился. Так неловко, ваше высочество, - Рылеев даже не сразу понял, что молодой мужчина с ним рядом присел, чтобы помочь в нелегком деле собирания бумаги.
В этот момент солнце последними благодатными лучами заглянуло через огромные окна между этажами и послало прощальный привет. А Кондратий снова поднял взгляд, чтобы вдруг так близко увидеть лицо Николая Павловича Романова. Конечно, он не раз лицезрел его на рождественских гуляниях и даже один раз на службе в Казанском соборе. Но чтобы так близко... Рылееву на мгновение показалось, что темнеет перед глазами, но это одномоментно стало вечереть, так как лучи солнца погасли, а они с цесаревичем оказались в непосредственной близости.
- Кондратий Федорович Рылеев, я здесь по делам Вольного общества любителей российской словесности... Мы намерены выпускать альманах со стихами. Я показывал некоторые забавные вещицы ее императорскому величеству, которая меня любезно приняла, - Кондратий немало смутился своей смелости, но в моменты особенно острые его психика требовала выхода, чтобы не началось никакого нервного срыва.
Неожиданное поведение цесаревича и то, как тот помогал поразило литератора гораздо сильнее, чем недавняя драка двух подвыпивших офицеров, которые на собрании поспорили из-за того, кто стоит выше по дворянскому происхождению. Оба хотели разрешения спора непременно на месте. Рылеев выступал секундантом. И это при его неприязни ко всякому чиноположению!
Никогда раньше Кондратий не склонял головы перед более знатными особами. Горделивый, всегда с высокоподнятой головой, он держался дерзко для обычного военного дворянина, не имеющего даже достаточно средств несмотря на хорошее жалование. Но взгляд Николая Павловича от чего-то заставил волноваться и испытывать неловкость, сравнимую с паникой.
- Вот и все, кажется, - молодой литератор скорее завязал папку и скорее встал на ноги, смущенно забирая пятерней кудри, которые намеренно еще утром приводил в порядок для визита в Зимний дворец. Его внезапный собеседник оказался высок, хорошо сложен и имел очень запоминающуюся внешность. У него было продолговатое лицо, на котором выделялся римский нос, большие и яркие глаза, а еще губы... словно немного обиженные и с опущенными уголками губ.
Кондратий невольно подумал, что цесаревич совсем не в настроении, но тот не проявлял неудовольствия, напротив, говорил с ним так любезно и без надменности, что литератор совсем растерялся и не представлял, как себя вести сейчас, особенно в момент присутствия многочисленных свидетелей.
- Еще раз прошу меня извинить, ваше высочество, я испытываю крайнюю неловкость, - Рылеев невольно приподнял уголки губ. Николай на фоне растекшихся фигур своих спутников выглядел чуть ли не исполином, полным здоровья. Говорили, что цесаревич мало употребляет спиртного и во всем соблюдает умеренность. Он и правда был превосходнее мужчин из генералитета и офицеров. И это не могло не вызывать уважения. Ведь в кругу аристократии властвовали недостатки и физические, и моральные.
Кондратий же и вовсе не относил себя к людям военным, хоть и имел звание. Этакий мотылек, порхающий по салонам ради того, чтобы болтать о литературе... Пока не открывал рот о других крамольных вещах, выказывая интерес к судьбе России чуть ли не с дикой страстью.
Отредактировано Кондратий Рылеев (2023-03-07 02:15:56)
Тихий шелест бумаг, Николай вслушивался в стройную речь Кондратия Федоровича, уж больно его голос был мелодичен, так и привиделось что, литератор зачитывает очередные вирши кружку почитателей, одурманенных винными парами и голосом мифической сладкоголосой сирены, а не человека. Картинка, любезно представленная воображением, понравилась, вот только почему то у Николая этими мифическими существами могли быть лишь мужчины. И песнь их голосов могла усыпить царевича, бывало, Михаил Павлович переходил на шепот, и по коже Николая бежали мурашки, при этом он не всегда вслушивался в то, что говорит брат, а в то, как произносит, это одновременно смущало и рождало жар внутри тела.
Что-то в интонациях Рылеева роднило его с Мишелем, по крайней мере, Николай Павлович ощутил знакомое покалывание, прошедшее по спине, а шелест бумаг лишь усилил эффект. Искра. Буря. Безумие. Цесаревич продолжал собирать бумаги, попадая под чарующий голос, и вовсе не желал спешно затыкать уши, напротив, до чуть затуманенного сознания долетали лишь части фраз. Николай позволил себе вольность, увидев еще несколько листов, он чуть смахнул их дальше, вынуждая обладателя чарующего голоса задержаться.
- Приятно познакомиться лично, Кондратий Федорович.
И в самом деле приятно, особенно с голосом литератора, иронично подметил внутренний голос. Николай же наклонился и привлек внимание к «неожиданной» находке, подавая листы собеседнику.
- Ничего страшного, с каждым могло случиться.
Цесаревич бросил взгляд на свою свиту, давая понять, что им необходимо держаться подальше, а лучше и совсем его покинуть, мол, человек рядом с ним, совсем не похож на преступника или тайного агента. Личная охрана приписывала взгляду Николая Павловича странные свойства, но безропотно исчезла, можно и так охранять царского родственника, не задушат же его бумагой, да и зачем? Был бы наследником?!
- Здесь всегда темно, поговаривают, что раньше эта лестница была местом для свиданий. Полутьма помогала скрыть чужие секреты.
Николай стремился говорить миролюбиво, но звук собственного голоса ему не слишком нравился, внутренний голос иронизировал, о том, что идея рассказать одну из легенд Зимнего так «остроумно», что дальше некуда. Лицо Рылеева, живое, скуластое, резко контрастировало с окружающей обстановкой. А уж его глаза. Сирена. Ни дать ни взять. Фамилия казалась смутно знакомой, кажется, о нем упоминал Мишель, когда упоминал о Трубецком. Так вот о Ком шла речь.
- Будет ли невежливо с моей стороны попросить показать мне забавные вещицы, что Вы показывали Ее Величеству, может там найдется что-то получше, не для девичьих ушей? Я хотел бы послушать, Михаил – любит что-то острословное, и мне в последнее время совершенно нечего ему рассказать. А так…. Я порадую его.
Совершенно не хотелось отпускать литератора вот так, его оборотистый голос пленял слух, а сама его личность, хотелось изучить.
- Если только Вам не нужно торопиться? Я не хочу Вас обязывать…. У меня куда теплее, и есть восхитительный чай. Можно и чего крепче, если желаете….
Слова казались нелепыми нестройными, острыми, и не нравились, но броня и отчужденность перед незнакомцами всегда мешала, но цесаревич продолжал говорить, стремясь сгладить острые углы.
Рылеев редко менял свои планы. Но в исключительных случаях судьба толкала его на быстрые и важные решения. И все же сомнения охватили литератора, ведь именно сегодня его ждала встреча с идейными вдохновителями тайного общества - Никитой Михайловичем Муравьевым и Сергеем Петровичем Трубецким, для которых были подготовлены проекты некоторых возможны слоганов. Густой румянец окрасил щеки молодого человека, когда один из них ему протянул сам цесаревич. Крамольность содержания была настолько очевидна, что проще провалиться под землю, чем скрывать волнение.
Рылеев скорее вытянул из пальцев бумагу и запрятал в папку, раскланиваясь в поспешных извинениях. Что уж врать, бывший провинциал и обыватель, он хватался за любую возможность получить свою краюху хлеба. Это у тайного общества во главе стояли идейные соображения, подпитанные западным образчиком свободомыслия и устройства государства. Кондратий же почитал за правду первично выгоду житейскую. И чем больше он рассуждал о жизни в России, тем злее становился по отношению к властьимущим.
И все же неожиданное знакомство с одним из младших цесаревичей вызывало неожиданное любопытство, а еще внезапный приступ узнать поближе людей такого склада. Говорили, что Николай Павлович весьма закрытый и угрюмый, что избегает вовсе веселья, что его вряд ли можно сравнить с Александром, слывшим в некоторых кругах сумасбродом и дурным императором, слишком боявшимся собственной тени. Да и на Константина не равнялся, а уж тот пил, как полковая лошадь...
- Чай? О, я бы с удовольствием его испробовал, - Рылеев поднялся, выпрямился, представая в полутьме почти театрально, уж очень ему нравилось внимание монаршей особы. Даже глаза с поволокою стали еще темнее и замерцали яркими звездами. - А всяких стихотворных виршей у меня и правда много, - добавил, глазами следя за свитой, которая вдруг по знаку одному решила ретироваться.
Черт! Кондратий Федорович разрывался на части, сознавая, что его отсутствие на собрании будет выглядеть не очень красиво, и все же следовало получше вызнать, что такое этот Великий князь и с чем его подают...
- Только опасаюсь, что вашему высочеству будет сложно угодить. Боюсь, что до лорда Байрона я еще не дорос, а некоторые творения новых русских поэтов вас могут шокировать откровенностью, - улыбнулся поэт, направляясь за цесаревичем и оглядываясь по сторонам.
Рылеев старался не сравнивать Николая Павловича с остальными братьями, но почему-то все же внешностью тот выдался особенной - эту высокую фигуру невозможно не заметить... Неужто столь сдержанный мужчина способен на жестокость? - почему-то подумал с укоризной. - Муштра... Порядок... Контроль...
- А какие вас бы заинтересовали литературные новости? - спросил с любопытством, бестыже окидывая оценивающим взглядом цесаревича всего. Вот бы удивился Сереженька Трубецкой, узнай, в какой компании провел время Тюша, которого ни во что не ставят и которого приняли сперва лишь за красивые глаза в ряды тайного общества. Пожалуй, только Никита Муравьев относился к нему со всей добротой, давая возможность реализоваться, и все же даже этому доброму и умному человеку Кондратий до конца не доверял. - Приложа ладонь к сердцу, могу вас уверить, что современные барышни очень уважают сочинения весьма вольного содержания, писанные рукой опального поэта... Вы, наверняка, о нем даже могли слышать одним ухом. Александр Сергеевич... Пушкин. Теперь его отправили в ссылку. Да-с, это печально, учитывая, что честью и совестью мало кто отличается в нашем обществе больше, чем он. Впрочем, вот некоторые сходятся, что он несколько вульгарен, когда посещает балы или бывает в гостях...
Кондратий замолчал, думая, что и сам неожиданно отвернулся от бога. Но общаясь с офицерами, которые прошли войну и теперь смотрели вперед, в будущее, он и сам начинал верить, что для России нужна особенная судьба, и ее возможно изменить, если сделать людей свободными от зверских пут.
Голос Рылеева был оборотист, с теми сами приятными интонациями, которые иногда проскальзывали в голосе любезного Мишеля, и обволакивали цесаревича кольцами уюта, придавая ему сил и расслабляя. Они обжигали своей схожестью, сбивали с толку, и одновременно этот литератор был крайне интересной фигурой, хотя бы потому, что с некоторых пор стал близким другом Сержа.
Цесаревич внимательно рассматривал своего…соперника, и в самом деле живое лицо, приятные манеры, ум, и голос. Когда император, в пику Константину, отсылал Николя в Малороссию Серж из сотни своих похождений, выбрал это. В ссылке Мишель снабжал цесаревича корреспонденцией, не верить брату не было никакого смысла. Он не выражал своего отношения, скорее приносил крупицы правды в куртуазных выражениях, пусть охранка сломает голову над их письмами друг к другу. Кто эта прелестница Н.? Верность. Вещь слишком хрупкая. И подвластна лишь тем, кто желает себя ограничивать, князь таким не отличался и раньше, разве что все его связи были скоротечны. Кроме той, что навечно вбила клин между ним и старшим братом. Прощение и слова излишни, дело сделано, но осадок остался, то, что разбилось, как не склеивай таким останется. В ссылке все то, что запрятано в глубине сознания прорвалось наружу, и Николай позволил себе слабость, и вот до сих пор с ней переписывался, наперед зная, что ничего хорошего из этого не получится, как из-за его положения, так и от того, кого он выбрал.
И вот он соперник, все в нем было к месту, этот пижонский костюм, Рылеев явно был обласкан вниманием, и у него перед ним и, впрочем, уже не важно, было огромное преимущество. Он – ровня. Созерцать Кондратия Федоровича становилось все приятнее. Возможно, они смогут хотя бы сблизиться и невыносимая изморозь станет не такой обжигающей, а возможно и … В конце концов, имеет же право цесаревич побыть с кем-то приятным, верно?
- Просто барышням приятно запретное, чем то, что прямо перед ними, не так ли? Александра Сергеевича сослали не за его стихотворные упражнения, Кондратий Федорович, а за упражнения иного толка. Так уж вышло, что я знаком через брата с несчастным рогоносцем. Вот ведь конфуз. Впрочем, стоило ли так горевать о кокотке? А верность….для многих пустой звук.
Николай Павлович говорил прохладно и любезно, он не сильно интересовался сплетнями и светской жизнью, благо был Мишель, этот источник всяких новостей, неугасимый и неисчерпаемый.
- А скажут что все от стихов.
Цесаревич улыбнулся собственной шутке, нервозность не отступила, как и чувство едкого одиночества, кончики пальцев подрагивали, врядли это хоть кто-то заметил.
- Так что в вашем круге, можете смело лупцевать рогоносцев, наделенных властью, ради разнообразия.
Еще один из рода Романовых решив, что дело решенное, увлекал литератора в свои комнаты, гостиная, слишком роскошная была пройдена, увлекая в малую, выполненную в зеленых тонах. Обстановка хоть и уютная, оказалась крайне скромной, аскетичной. Стол, два кресла, а в углу рабочий стол, заваленный чертежами. Чай уже был заварен, но слуги скрылись с глаз, так как Николай Павлович крайне не любил суеты вокруг собственной персоны, предпочитая многое делать самостоятельно. Например, на данный момент цесаревич спокойно разлил чай по чашкам, разложил перед гостем угощения к чаю, а сам предпочел добавить к чаю дольку лимона.
- Располагайтесь и будьте как дома, Кондратий Федорович. Не люблю всех этих реверансов, уверен, в вашей среде думают, что цесаревичи принимают гостей в иных условиях.
Николай расстегнул пуговицу на кителе, делая глубокий выдох и закрывая глаза, в этой комнате легче дышалось, и не было лишних глаз. Сколько раз они с Мишелем сидели вот так друг напротив друга, чаще в тишине, наслаждаясь передышкой. В полутьме Рылеев выглядел еще более привлекательно, его кожа казалась особенно белоснежной, а глаза мерцали особым колдовским светом, словом под его природное обаяние невозможно было не попасть. Сравнения остались на лестнице, в нелепости. Цесаревич всего лишь хотел завести новое знакомство и считал, что людям приятнее видеть настоящее, а не маску.
Приглашение в личные покои самого цесаревича застало литератора врасплох. Он до последнего не верил в реальность происходящего и разве что не щипал себя за руку, пока шел следом за Николаем Павловичем Романовым, сменив траекторию вниз по лестнице на новые и новые двери, среди которых запутался, словно среди отражений. Конечно, для цесаревича нормальным было ориентироваться во всем этом великолепном убранстве и кивать спокойно встречавшейся охране и слугам.
Рассматривать добродушно настроенного хозяина казалось неприличным, но лишь до той поры, пока Кондратий Федорович не оказался внезапно с оным наедине, а тот пригласил присесть за стол в достаточно лаконично обставленной гостиной, не лишенной особенного изящества. Молодой человек вынужден был куда-то деть свою папку, а потом и руки, когда садился напротив Романова в кресло и оглядывался - ну совсем, как маленький и суетливый зверек, которого чуть ли не в угол загнали вот такими внимательными взглядами.
Рылеев и сам не прочь был рассмотреть Николая, которого вдруг признал за чистого красавца. И право, кому природа дарит столько возвышенной прелести? Белое лицо, нежный румянец на щеках, алые губы, античный профиль, густые вихры, прекрасно уложенные, длинная шея и выпирающий кадык. Когда Николай расстегнул китель, а потом заявил, что можно себя вести, как дома, литератор поспешно кивнул.
- У меня дома очень любят чаевничать, ваше высочество. Каждое утро Грушенька ставит самовар очень рано, так как я встаю с первыми лучами солнца. Дурацкая привычка осталась после двух лет в губернии, - Кондратий делал все, чтобы не выглядеть совсем уж простаком, у которого нет никаких манер, но у него так тряслись руки от внезапного волнения, что невольно серебряная ложка зазвенела по фарфору, стоило только попробовать размешать чай.
И тут же литератор поднял на Николая свой темный, как цыганская ночь, взгляд, полный горячности человека увлеченного и совершенно безумного. так о нем говорили, потому что Рылеев был излишне погружен не только в творчество, но и горел идеями, которые некоторые называли почти дикими в условиях полного преклонения пред богоизбранностью царской семьи, а еще положили жизнь на чинопочитание.
-Я не слышал этой забавной истории про Александра Сергеевича, хотя при его характере не удивлюсь, что его любовь к женщинам иной раз приводит не только к конфузам и дуэлям... Он, видимо, задел кого-то очень высокопоставленного, - Кондратий зачем-то отвел глаза, потому что цесаревич его уже совсем без стеснения рассматривал, и взгляд его снова спустился к ногам Романова.
Зачем только это вообще произошло? Недостаточно что ли было портретов? Там молодой человек выглядел очень красивым, а сейчас и вовсе удивил стройностью бедер и остротой колен.
Кажется, я во что-то влип! Ведь не допросит же он меня в самом деле о том, что я такое читаю для царицы? Или дело в моих нынешних стихах о свободомыслии? Что я сказал и сделал? Где я выдал себя? - Кондратий Федорович сглотнул, скорее пряча за улыбкой короткий страх. Он вдруг ухватился мысленно за тему с рогоносцами, и внезапная догадка прокатилась холодным потом между лопаток.
Не может быть? Нет... Трубецкой встречается с Романовым? Нет-нет, это уже звучит, как бред. Оба женаты... Оба на виду! Они бы не нашли места для свидания или все же могли?
- Но вы, наверняка, не просто так позвали меня, ваше высочество? - Рылеев привык идти в атаку, как человек маленький, но вполне бойкий, чтобы не показать маленькие острые зубки. Он привык выживать в самых невыгодных условиях, а теперь и вовсе имел целью улучшение не просто в собственной жизни, но стремился показать, что свобода - не есть противозаконие, а естественное состояние человека.
Кондратий потянулся и взял из вазочки сахарное печенье да и отправил его в рот, как заправский сластена, который еще не ужинал, но уже не желает больше ждать. Особенные проявились в нем качества - упрямство и даже какое-то скрытое намерение возвышаться над остальными. Если же князь Трубецкой и вправду имеет близость с Николаем Романовым, то одними переглядками не обойдется.
Голос Рылеева казался еще более чарующим в полутьме, легко было представить, как литератор зачитывает свои вирши кружку воодушевленных слушателей, пожалуй, в те мгновения Константин Федорович экспрессивен и страстен, цесаревич легко мог представить эту мизансцену. Легко представить, как благодарная публика застыла и едва забыла о дыхании, ощущая на себе магию кружева голоса этого человека. Чем не Дар Божий?!
- В этом мы похожи, Кондратий Федорович. А какой сорт чая Вам нравится больше других?
Цесаревич выжидающе рассматривал своего гостя, окунаясь в полутьму и его обаяние, еще один Романов не любил вести бесед, считая свой дар оратора более чем посредственным, ему было легче выполнить то или иное свое задание, чем объяснить. Николай не винил в этом помощников, лишь свое косноязычие. Кроме того цесаревичу больше нравилось слушать, он словно подпитывался эмоциями от собеседников и переставал ощущать внутренний холод.
Литератор казался необычайно ярким в этой аскетичной атмосфере, словно мифическая Жар-птица, осталось угостить зерном и попытаться подружиться. Холод ему не к лицу, а вот гостиная полная свечей и огня, что может быть лучше. От взгляда Рылеева сделалось обжигающе горячо, никакой деликатности, впрочем, внешне цесаревич ничем не проявил собственного смущения, Николай привык быть на виду, иногда казалось, что взгляды людей осязаемы, и от них хочется прикрыться.
- Уверен, Александр Сергеевич сам в них виноват, невоздержанность ведет к неприятностям, но он молод и горяч, точно ретивый Гнедой. По крайней мере на склоне лет, нашему славному поэту будет о чем вспомнить. Знаете, мой брат, Михаил Павлович находит в этом благодетель, жить – здесь и сейчас.
Взгляд цесаревича стал теплее при этих словах, ему не хотелось что-то из себя представлять, в конце концов он дома, и может быть собой. Ценное и короткое время.
- Чтобы потом, будучи в летах не сожалеть, вон Михаил Андреевич прожил яркую молодость, поэтому и глаза у него горят, а у некоторых потухли, потому что жили по церковным заповедям. Думаю, они сожалеют.
Голос Николая снизился, к несчастью, он относил себя к этим самым благонравным людям, от того, очень опасался, что потом будет вспоминать о прошлом и жалеть. Такой взгляд он встречал и у домашних, вон Константин Павлович и милый Мишель были иной породы.
- Как думаете, что лучше? Я видел Вас и хотел познакомиться поближе. Угощайтесь. Если хотите, чего-то еще то можете сказать по простому. Там в вазочке есть любимые конфеты Мишеля. Позвольте мне минутку эгоизма, так вышло, что мой брат сейчас в отъезде, и Вы мне немного его напомнили. Если Вам то неприятно, то я не посмею Вас задерживать, Кондратий Федорович, хоть я и цесаревич, но все же простой смертный, в церкви говорят, что все мы рождаемся в одиночестве и нагими, а уж потом видим, куда пришли.
Говорить так долго было сложно, речь казалась витиеватой, но Романову хотелось ответить откровенно, дома можно, не так ли?
Несомненно Кондратию Фёдоровичу льстило, то что Николай Павлович относится к нему с такой неожиданной приязнью. Он молча слушал и смотрел в его потемневшие в блеске свечей глаза. В душе литератора было много сомнений. Внезапные сильные эмоции заставляли суетливо брать угощения из вазочки и отправлять в рот.
Конечно, цесаревич прав - многие молодые люди стремились в Петербург, чтобы найти здесь своё предназначение: порой их влекла служба с хорошим жалованием, возможность удачно жениться и получить приданое от невесты, поступить в университет, прожечь жизнь на балах и приемах, но Рылеев считал себя особенным человеком, у которого даже недостатки - это дар Божий.
- Я искренне польщён, что чем-то напоминаю вашего брата. В моей семье никогда не было такого единения, как в вашей.. Зачастую я чувствовал себя лишним, так как родители пренебрегали мной. И мне знакомо ощущение наготы от рождения. Это незащищённость, которая заставляет меня иначе смотреть на многие вещи, Николай Павлович. Я не смею осуждать других людей за их грехи и поступки. Напротив, я стремлюсь сделать мир более совершенным, чистым, открытым. Не скрою, Ваше внимание и ваше приглашение ошеломили меня.
Рылеев продолжил пить чай маленькими глотками.
Глаза его опустились долу, стараясь не касаться цесаревича, а перебегая с одного предмета на другой по комнате. И всё же в какой-то момент молодой литератор вынужденно повернулся к гостеприимному хозяину и кончиками пальцев провел по скатерти. И тут же смутился, не от того, что молодой человек перед ним был слишком хорош собой, а от того, что вдруг представил себя на его месте.
Николай Павлович родился в серебряной ложкой во рту, помазанником божьим, но рассуждал и говорил как человек, у которого есть свои маленькие тайны. Между братьями Романовыми царила огромная пропасть времени. Если Александр I ещё мог вспомнить Павловские времена, то цесаревич даже на войну взглянул всего лишь одним глазом, как и сам Рылеев. Литератору было интересно, что думает его собеседник о крепостном праве. Здесь, в северной столице, рассуждали о будущем России, но настоящая жизнь кипела за пределами Санкт-Петербурга и Москвы.
Поговаривали, что у Николая особенный склад характера, что он нелюдим, стремится к уединению, что старшие братья им понукают. По столице даже ходили фривольные рисунки, в которых цесаревича представляли глупым и никчемным человеком.
Военные недолюбливали его - особенно те, которые участвовали в событиях 1812 года. Сам Кондратий Фёдорович редко доверял слухам, его любопытство было сильнее страха.
А ещё внезапные порывы, бурлящие в непримиримом и горячем сердце, не давали покоя. Молодой человек искал истину в тёмной воде бытия, но он не находил поводов для того, чтобы быть откровенным с Николаем Павловичем, и от того сутулился, внутренне сжимался, даже переходил на бормотание, глотая звуки слов. Многие приняли бы такое поведение за подобострастие, необразованность, даже глупость. Лишь тёмные, полные огня и отчаяния глаза выдавали в литераторе познавшего много боли человека.
- Знаете ли вы Александра Сергеевича так, как я? Возможно, как человек он негодник, отличается плохим поведением, порой его невозможно выносить, но я думаю, что нет другого поэта в Петербурге, да и во всей России, который с такой простотой и любовью относится к русскому языку. Уверен, что вы объясняетесь с родными, близкими вам по духу, даже с женой на французском. А я не нахожу ничего красивее русского языка и русской словесности. Я с большим трудом добился издания Альманаха в этом году. Наши авторы раньше не получали никакого гонорара, печать стоит дорого… И мне пришлось обратиться к одному богатому купцу, чтобы он спонсировал это мероприятие… Жена Александра Павловича тоже приняла участие. Она с большим удовольствием слушает стихи современных поэтов, и я льщу себя надеждой на то, чтоб смогу открыть для читателей новые имена. Признаюсь, я и сам балуюсь стихами. Конечно, они не так хороши, как у Крылова с его переводами Лафонтена, но моя душа требует вновь и вновь браться за перо.
Рылеев настолько вспыхнул, что случайно сбил с края стола чайную ложечку и та со звоном упала на пол. Юноша нырнул вниз, совсем не подумав об этикете и о приличности подобного поведения, он внезапно оказался на коленях прямо перед Николаем Павловичем и без всякого расчёта но его внимание или ласку посмотрел вверх. Это произошло совершенно случайно.
Странное ощущение охватило Кондратия Фёдоровича - будто дрожь пробежала по его позвоночнику. Литератор хотел вскочить…
Ну, зачем ты взял руку цесаревича в свою? Потому, что знаком с Сергеем Петровичем? Глупо считать, будто Романов не ведает о дружбе князя и какого-то столбового дворянина.
А вот их присутствие на заседаниях тайных сообществ может привести к гибели. В последнее время Александр не жаловал ни масонов, ни большие собрания дворян. Подозрительность царя обещала ужесточение режима, этому способствовали его министры и его окружение. Скорее всего, подобные веяния должен был поддерживать и младший брат.
Рылеев считал чудовищной ошибкой судьбы то, что оказался подле младшего Романова, но сейчас он не владел с собой.
Душевный порыв подсказывал прикоснуться к царевичу. Жаркие губы целовали тонкие пальцы Николая Павловича. Это было сладостное мгновение обладания чужим сокровищем.
Нет-нет, конечно Трубецкой не простил бы простого смертного, который близко подошёл к молодым наследнику. Князь был слишком ревнив до славы, до власти, до любви, он не терпел рядом конкурентов.
Рылеев прекрасно понимал, что и так слишком далеко зашёл. Его речи на собраниях звучали радикальнее обычного, его пронырливость позволила добраться до царской семьи, общаться с дамами из высшего общества. Рылеев мечтал изменить современные устои общества, но при этом он оставался чувствительным и очень религиозным мальчиком. Именно мальчиком, который заблуждается и летит, как мотылек, на свет. Он верил в избранность и внимание цесаревича.
Отзывчивость Николая Павловича пробуждала в душе надежду донести свои мысли до тех, кто решает судьбу народа российского.
- Простите меня. Я не должен был вас касаться, - забормотал Рылеев, внезапно вскакивая и возвращаюсь на своё место. Он весь покраснел, окончательно смутился.
И если бы мог, то непременно сбежал в двери. Литератору казалось, что он слишком много болтает. Ну, разве Николай Павлович умеет читать мысли? Разве он способен узнать, что на сердце и в мыслях его гостя?
- Уже поздно ,- Кондратьев Фёдорович ухватился за бумаги, как за последнюю соломинку. Никогда ещё он не находился в таком дурацком положении, когда любая промашка будет выглядеть дурно и опасно. - Если вы захотите, то я непременно пришлю вам наш альманах . Он называется “Полярная звезда”... А сейчас поздно, я должен быть дома. Жена не поймёт моего долгого отсутствия.
Рылеев начал спешно откланиваться в надежде на то, что Николай Павлович о нём забудет уже на завтра. И чувствовал себя зайцем, стремящимся убежать от охотника и скрыться в зелёных зарослях. Как глупо он поцеловал руки.
С этой мыслью Рылеев вынужден был покинуть уютные покои Романова.
Вернее, он сбежал, потому что испытал слишком много противоречивых эмоций.
Добираться до дома поздним вечером оказалось сложнее обычного. Рылеев долго не мог поймать извозчика, и большую часть дороги прошёл пешком. Сны Кондратия Фёдоровича оказались отрывочными и беспокойными. Утром он проснулся с осипшим голосом и насморком. Долго не мог вылезти из подушек. Потом и вовсе полдня пил чай и грелся у печки, сочиняя письмо князю Трубецкому с извинениями за свое вчерашнее отсутствие.
Мысли то и дело возвращались к неловкому моменту.
А тут еще колокольчики повозки зазвенели вдруг за воротами. Литератор начал оттирать замерзшее стекло, желая рассмотреть, кто же приехал. Гостей сегодня он не ждал. Скорее всего, это за ним послали... на собрание или на встречу.
Отредактировано Кондратий Рылеев (2023-05-17 18:39:06)
Вы здесь » 1825: Время гнева » Альтернативная реальность » На заре
