Матушка, когда жива была, любила зимние долгие вечера особой любовью. Детьми еще Саша с сестрами подолгу сидели в гостиной, занятые каждый своим "важным" делом, пока за окном метель тоскливо, протяжно о чем-то завывала, забираясь в печную трубу. Катя читала, тихо, на корявом французском, поправляемая то и дело гувернером, Мавра снаряжала кукол своих в дальнюю поездку, а у маленького Саши была своя забава - прильнуть носом к стеклу и дышать, дышать на темное слюдяное непроглядное нечто, покуда на нем не образуется белесый налет, а уж после пальцем колупать льдистую корку, пока нянька не увидела. Снег казался Саше вкуснее халвы, а хруст сосулек на зубах слаще любого шоколада. И время тогда, в гостиной замирало вовсе, матушка что-то вышивала с любовью, огромные часы тикали уютно под треск камина и все в доме замирало в ожидании отца. Тот приходил в своей медвежье шубе, с которой сыпался снег, всегда приносил детям подарки, брал сына на руки и целовал. От сенатора, Ивана Львовича пахло табаком, одеколоном, московскими кренделями и чем-то еще пленительно-важным. Маленькому Саше казалось, что все взрослые так пахнут, только спустя года он понял, что это запах проклятой канцелярии и чернил, духоты кабинетов и самой Москвы. Запах дел. Теперь, в свои года, близкие с годам отца, Александр Иванович спрашивал сам себя, а так ли одинаково от него пахнет? Ответ маленького себя пугал. Пахнет, да еще как, лицо осунулось, забота сковала движения, лишила порядочного сна, а еще январь приносил свою печаль. Ровно год прошел со смерти Лизы. Год, наполненный делами, службой, устройством донского вопроса, смирением и молитвами за тех, кого Саша лишился. Бедная матушка его, всегда желавшая сыну лишь счастья и радевшая за единственного наследника, так и не дождалась внуков от сына. Элим, племянник Саши не в счет, сестра сразу же отвезла мальчика в Веймар, не дав Евдокии Дмитриевне преисполнится в новом статусе сполна.
Год прошел со смерти Лизы. А снег все такой белый, хрусткий, упругий, похожий на запретное сахарное лакомство из детства, лежит мохнатыми клубами на ветках, на крышах, поблескивает себе, словно и не было этих лет и не состарился ни Саша, ни Катерина.
- Останови. Дальше я сам, прогуляюсь, - возок затормозил полозьями с характерным скрипом, лошади фыркнул, заводили мордами, разгоняя пар из ноздрей. Кучер, привыкший к прихотям барина, прицокнул, чмокнул, ударил вожжами по черным бокам и сани понеслись в глубь сада, окружающего имение Ферзенов. Вековые дубы стояли непроглядной стеной, образуя широкую аллею ветвями. Расчищенная дорога забирала влево, на пригорок, если присмотреться в ту сторону, то уже и макушки флигеля виднелись и желтые стены построек. Одинокие каменные нимфы стояли вдоль всей аллеи, укутанные снежным саваном, лавки обратились в сугробы, на ветру колыхались остовы вьюна, обвившего полукруглую беседку чуть поодаль. Саша втянул поглубже морозный ароматный воздух, в груди приятно закололо, стянуло холодом и ослабило что-то в душе. Солнце пробилось сквозь ветви, пригрело лицо и нос генерала, словно подначивало, толкало на шалость. Саша оглянулся. Никого. Лицом уткнувшись в чашу, что держала благородного вида Сильфида, он сделал то, о чем давно мечтал. Во рту и носу занемело, закололо, растаявший снег скатился в глотку, за шиворот, по щекам, Саша улыбнулся, снова проглотил охапку снега, действительно вкусного и...настоящего. Теперь ему было стыдно себе признаться, что двумя днями ранее, он искал повод, чтобы не ехать к Карлу Ивановичу. Граф Ферзен звал его не в карты играть ( прошлый раз, когда Чернышев позволил себя обыграть старику до сих пор припоминается в этом доме), а с одной только лишь целью. У графа, кажется, подрастала дочь. Или сын? Детей надо отправлять в большое плавание, не было ничего дурного в том, что старик вспомнил старые связи, на этом вся Россия стояла. Только Чернышев в своем трауре годился разве что на роль пугала, чем на роль особого гостя, который придаст празднику необходимой окраски. Как это говорила Катерина? Выставишь повыше, продашь подороже. Саша даже не помнил, сколько дочери графа лет, видел ее совсем маленькой, лишь издали, когда был в гостях у Ферзенов проездом.
Дубовые стройные ряды все не кончались, расчищенная узкая дорожка для пеших прогулок шла чуть в сторону от особняка, огибала пруд, теперь застывший, в центре которого замерзал Геракл с огромной рыбой. Фонтан облупился, кое где краска облетела и серые проплешины на могучем теле атлета ждали весенних работ. Но до оттепели были еще далеко, о чем нещадно напоминал мороз. Быстро  замершие в перчатках пальцы прекратили слушаться, а под шинель то ли дело забирался холод. На той стороне озера была выстроена крепость. Самая заурядная, срубленная добротно крепость, заваленная снегом и ледяными глыбами. У графа были малые дети? Чернышев подошел ближе, ему стали слышны радостные крики снежного боя, который близился с концу, на радость берущих крепость.
- К вашим услугам, сударыня, - огромный ком снега прилетел в мощный ствол дерева, атакующие завопили:
- У них подкрепление к флангов, так не честно! - Саша едва успел спрятаться за деревом, попутно собирая "снаряд" озябшими руками. Большой ком с тяжелым свистом пролетел над головой юноши, оказавшегося в мундире лейб-гвардии московского полка, с лычками поручика.
- Примите свою участь с достоинством! - под град снежков, пролетавших над макушкой, Саша пробежал в полуприсяде до крепостных укреплений, лишившись в неравном сражении бикорна. В ответ на такую дерзость был выпущен залп из всех орудий, поразивших пару отъявленных смельчаков в лицо. Еще минута, поручик повел оставшихся в атаку, снег посыпался градом, под шумные вскрики и смех в стене образовалась огромная пробоина, остатки которой погребли под собой Чернышева.
- Победа!!! la victoire!!! -  вопили победители, пока Саша любовался зимним небом и склонившейся над ним парой любопытных глаз. Одни были карие, перепуганные, а вторые голубые и любознательные.
- Побежден, но не сломлен, - откусив от снежного кирпича кусок, Александр Иванович захрустел с упоением, понимая, что вымок до нитки, но озноб куда то исчез, жар же напротив, разливался по всему телу. Усталость приятно тянула к месту "гибели", но победители уже трубили по всю победу, требуя сатисфакции. Кажется, девушки проиграли что-то существенное юнцам.
- Одна большая победа соткана из сотни маленьких поражений...простите, кажется, от меня было мало толку, - с искренним сожалением признался Чернышев, вставая и стряхивая с себя снег. Белокурая, краснощекая девушка в красном капоре на белом меху только открыла рот, явно желая продолжить внезапный диалог, но ее перебил голос, визглявый, зычный, словно иерихонская труба, огласившая низину и озеро:
- Я вас нашла!! Нашла и возмущен!!! Прекратите немедля, Мишель! Ви ветете сэбя...непатапающи!! - жуткий немецкий акцент доносился откуда то с той стороны озера, резал уши и заставлял даже Александра втянуть голову в плечи, словно он нашкодил.
- Как это заглушить? - шепотом спросил он у светловолосой девушки, которая удивительно была похожа на несчастного Мишеля, сникшего под звуки грозного немецкого голоска фрау, которая не унималась. Теперь она топала в снегу ногой, призывая своих воспитанников (может и бывших, если судить по Мишелю) по старой привычке к порядку и "блахарасумию".  На вой фрау сбежались две гончие, поднимая радостный лай и создавая безумную какофонию с женщиной.